Сергей Тепляков — журналист, писатель, общественный деятель.
С начала 2006 года и по настоящее время в газете «Алтайская правда» опубликовал целый ряд статей, касавшихся нарушений прав граждан в Барнауле: точечные застройки, махинации с землей, обман дольщиков, незаконные поборы в ТОСах, раздача бюджетных денег, махинации при расселении граждан из ветхого и аварийного жилья и т. п.
В результате публикаций в отношении главы Барнаула Владимира Колганова в 2009 году было возбуждено уголовное дело, а летом 2010 года он лишился своего поста.
В декабре 2004 года был одним из инициаторов и авторов письма алтайских журналистов, отказавшихся участвовать в кампании травли Владимира Рыжкова (тогда — депутата Госдумы от Барнаула).
Победитель конкурса «<Сибирь — территория надежд», обладатель звания «Журналист Сибири».
Автор книг «Век Наполеона. Реконструкция эпохи», «<Бородино», «Двуллер», «Флешка», «Коля-Николай», «Ацетоновые детки», «Дело «<архаровцев» — о браконьерской охоте в Республике Алтай, завершившейся гибелью семи человек, основанная на публикациях С. Теплякова в «Известиях», и др.
Беседы с журналистами состоялись на фестивале «Вся Россия — 2014».
«ЕСЛИ ТЫ НЕ ВЕРИШЬ В УДАЧУ, НЕ НАДО В ТАКИЕ МЕСТА СОВАТЬСЯ»
Вот, говорят, молодые не хотят работать в журналистике — мол, что это за профессия? На это заметим: профессию каждый делает себе сам. Как? Об этом расскажет Владимир Снегирев, известный журналист, участник экспедиций Дмитрия Шпаро, покоритель Северного полюса, военный репортер, побывавший в Афганистане, Таджикистане, Карабахе, Абхазии, Сербии, Иране, Ираке и еще много где.
Я НЕ ВЫБИРАЛ ЖУРНАЛИСТИКУ, меня выбрала сама судьба. Учился в суворовском училище в Оренбурге, написал заметку в газету Приволжского военного округа. От счастья одурел, увидев подпись «В. Снегирев».
Это меня повело дальше. Ровно в 1 7 лет, в августе 1 964 года, 50 лет назад, меня взяли в газету «Шахтерская правда». Поступил на журфак в Уральский университет в Свердловске, но больше писал в газеты, чем учился. Стал писать в «Известия», собкор по Уралу Виктор Павлович Бирюков привлек меня.
Владимир Снегирев
У меня не было никаких сомнений в том, что журналистика — это лучшее из того, что есть. Это просто дар судьбы, что у меня получается.
Для меня потолок был — молодежка в Томске, в Кузбассе или на Алтае, куда всегда распределяли из УрГУ. Но мне опять-таки сильно повезло: пригласили в «Известия» на практику, потом — на преддипломную практику. А однажды редактор «Комсомольской правды» Панкин позвонил в «Известия»: «Нет ли молодого парня хорошего?» — и я в апреле 1 969 года, еще не доучившись, стал корреспондентом «Комсомолки». Попал в компанию корифеев: Рост сидел со мной в одной комнате, рядом Голованов, Песков, Руденко — великие люди. А я мальчишка, 22 года. У меня был жуткий комплекс, потому что я понял, что я ничего не умею…
ОДНАЖДЫ В «КОМСОМОЛКУ» ПРИШЕЛ ДИМА ШПАРО. Это сейчас он известный путешественник, а тогда его никто не знал. Он бредил идеей похода на Северный полюс на лыжах, чего прежде никто не делал.
Окружала его группа таких же фанатиков, абсолютно потрясающих парней — мы дружим до сих пор, больше 40 лет. Я просился в его экспедицию. Он говорит: «Нету радиста, но ты же не радист?» Я записался на курсы ДОСААФ. Выучил азбуку Морзе. Но рации-то нет!
А нужна портативная — на себе ведь все тащить. Искали через военных, через КГБ — нету! Через Минобороны нас вывели на Свердловск, на какой-то «почтовый ящик»: «Вам там дадут радиостанцию».
Я поехал и пришел в полный ужас: рация весила килограммов 60 и антенна телескопическая килограммов 90. А без связи не отпускали. Боялись, что пропадем — кто будет отвечать?! И вот я с этой грудой железа приехал в Москву. Деваться некуда: мы погрузили ее в самолет и полетели в Диксон.
А там произошло просто чудо, элементарное чудо. Шпаро говорит: «Ты радиостанцию-то опробуй». Мужики помогли мне антенну расставить во дворе. Я стал что-то включать и, видимо, перепутал плюс с минусом, и она сгорела! И проблема снялась! Мы 25 дней шли по Северной Земле, самому суровому и самому красивому архипелагу, без связи.
Я ЗАБОЛЕЛ АРКТИКОЙ. Я перечитал всю арктическую литературу, дружил с полярниками — Папаниным, Кренкелем. Папанин был абсолютный комиссар. В 1979 году, когда все же состоялся наш поход на Северный полюс, на прием в ЦК комсомола пригласили Папанина. Иван Дмитриевич был уже в летах сильно, конференц-зал на
третьем этаже, лифт не работал, и работники ЦК занесли его на руках…
В 1981 ГОДУ ПРИШЛО УКАЗАНИЕ В «КОМСОМОЛКУ», «ПРАВДУ» И «ИЗВЕСТИЯ» ОТПРАВИТЬ В АФГАНИСТАН советников по печати в ранге не меньше члена редколлегии. В «Комсомолке» Геннадий Селезнев собирает редколлегию: «Кто поедет?»
Что происходит в Афганистане, никто не знал, но гробы пошли и страх был жуткий. На первой редколлегии никто не вызвался, на второй. На третьем заседании Селезнев говорит: «Я буду вынужден назначить». И тут у меня рука поднялась. Думаю: «Северным полюсом я уже наелся, а тут новая тема».
21 марта 1 981 года я оказался в Кабуле. Тогда я там отработал год. Писать ни о чем нельзя. Даже про героизм, нельзя. Я по наивности в мае 1 981 года написал большой очерк про Сергея Козлова, первого Героя Советского Союза за Афганистан, — десантник, потрясающий, голубоглазый, геройский подвиг совершил. Получаю газету — не бой, а учения, не подвиг, а «умело проявил себя».
Написал про девочек-медсестер — они ни в кого не стреляли, раненых выручали. Цензура куски вымарала.
С этой статьей я пошел к генералу армии Ахромееву, тогда замначальника Генштаба. Он взял красный карандаш и вообще все зачеркнул: «У нас нет раненых в Афганистане, мы там не воюем!» Кого обманывали?
ВОЕННАЯ ЖУРНАЛИСТИКА — ХЛЕБ НЕПРОСТОЙ, и люди неинтересные, скучные, тусклые заниматься этим не могут по определению. Питер Арнетт — это выдающийся американский фронтовой журналист, он начинал еще со Вьетнама.
Мы встретились в 1991 году во время операции «Буря в пустыне», когда американцы бомбили Хусейна за Кувейт, и много с ним общались — вся пресса жила в одном отеле, и по ночам сидели в одном бомбоубежище. Было много споров, много выпито вина. Джон Симпсон из Би-би-си, там же в Ираке познакомились. Когда войска коалиции 1 1 лет назад вошли в Ирак, он вел прямой репортаж, и тут их колонна попала под дружественный огонь. Оператор убит, сам Джон ранен, упал, перед ним лежит камера, по объективу течет кровь, Джон извинился перед зрителями за плохую картинку и что он плохо говорит и вел репортаж.
Вторая наша встреча была спустя год, когда моджахеды брали Кабул. В Кабуле вырубили электричество. Джон ко мне: «Мы тебе помогли в Багдаде, выручай».
А они правда мне помогли. Я говорю завхозу нашего посольства: «Дай движок». И с нашим дизелем-тарахтелкой Би-би-си передавало. Последний раз мы виделись с Джоном в 2011 году, когда повстанцы брали Триполи. Ему уже за 70, он постаревший, грузный, но очень отважный человек.
Я СЕГОДНЯ ПРИШЕЛ В МАЙКЕ — на ней написано «Не стреляйте в журналиста». Если эту майку я надену в зоне боевых действий, меня тут же убьют. Нельзя выделяться. Эту майку я могу надеть только дома для прикола. А там ты должен быть незаметен. Как все. В тех местах я не ношу ни бронежилетов, ни касок — в них тебя сразу возьмут на мушку. Издалека ведь не видно, что ты журналист. Чаще всего гибнут фотокорреспонденты или операторы — их аппаратура демаскирует. Я маскируюсь под местных.
В Хомсе я ездил на рейсовом автобусе. И в Югославии из Белграда в Косово поехал на рейсовом автобусе. Пришел, взял билет. Страх был.
НО СИЛЬНЕЕ СТРАХА — АЗАРТ, ЖЕЛАНИЕ СДЕЛАТЬ ЭКСКЛЮЗИВ, МАТЕРИАЛ, КОТОРЫЙ НАПЕЧАТАЮТ НА ПЕРВОЙ ПОЛОСЕ. А ПОТОМ УЖЕ ДУМАЕШЬ — МОГЛИ ВЕДЬ ТУТ УБИТЬ, ТУТ…
Я МНОГО РАЗ ЗАРЕКАЛСЯ. Но начинал страдать, мучиться, и жена, которая меня понимает, говорила: «Чего ты мучаешься — езжай». И я ехал. Татьяна поняла давно, что это моя жизнь. Это часть меня самого.
В феврале 1 991 года в Багдаде, во время операции «Буря в пустыне» познакомился с британским журналистом Рори Пеком. Оказалось, в Афганистане в 1 987 году мы были с ним в одном месте, но по разные стороны «баррикад». Он даже видел меня в окуляр своей камеры. Разговорились, и он сказал: «Что же вы бросили своих пленных?»
Это меня задело. Появилась идея пойти в Афганистан и договориться с полевыми командирами, чтобы они отпустили наших ребят. Руслан Аушев поддержал. Но вообще затея всем казалась сумасшедшей. Пошли Рори Пек, Питер Джувенал и я. Так как «шурави» там сразу убили бы, я изображал из себя финна. Однажды нам попался чрезвычайно любопытный полевой командир! Как по-фински то, как это? Я помнил сколько-то имен и фамилий финских политиков и спортсменов да еще города, где были соревнования по зимним видам спорта. «Как будет гора?» «Кекконен». «А как будет дерево? Тампере…»
Хорошо, он в конце концов отстал. Мы очень боялись попасть к ваххабитам. А надо было зайти в одно место, где наш пленный сидел — Гена Цевма. Зашли. Встретился я с ним, поговорил. Он отказался возвращаться — он
женился, 1 0 лет прожил, омусульманился. Мы хотели уходить, а он: «Вас ждет мой командир». Заходим — сидит громила в белой одежде, белоснежная чалма. Англичане говорят мне: «Ваххабит».
Он спрашивает: «Русский?» А мы с Цевмой говорили по-русски, так что я уже не мог прикинуться финном. Говорю: «Русский». «Тогда мы должны убить вас. Вы, русские, бомбили наши кишлаки, убивали наших детей и женщин, вы варвары, звери, и каждого русского мы будем убивать». Англичане начали за меня вступаться: «Он ведь журналист». Он им: «Тогда и вас убьем». И все замолчали.
Пауза. Нет, жизнь перед глазами не промелькнула, но я понял, что крыть нечем. Стою, готовый уже ко всему.
И через длинную паузу он говорит: «Но поскольку вы наши гости, а наш пуштунский обычай не позволяет убить гостя в доме, идите вон». Мы вышли и идем, идем. И они выходят с автоматами. А холодок в спине. Никогда не забуду. До сих пор помню этот холодок в спине.
Не раз такое было, но как-то все обходилось. Это часть профессии. Если ты не веришь в удачу, не надо в такие места соваться. Надо верить, что все будет хорошо.
Я ФАТАЛИСТ. Мне столько раз везло! Я, конечно, барахтался, как лягушка в молоке. Но и везло на хороших людей, на хорошие проекты, на командировки. Южный полюс, Северный, объездил весь мир, у меня столько друзей…
С Юлианом Семеновым, лучшим военным журналистом последних десятилетий, мы дружили недолго, но и это подарок судьбы. Он был потрясающий рассказчик, гениальный человек. Руслан Аушев, я книгу выпускаю про него — у него юбилей, 60 лет, я его люблю, как брата.
Я мечтал познакомиться с Эмиром Кустурицей. Писал ему письмо, раз, два, три — он отписался. Но я узнал, что он приезжает в Сочи на один день со своим оркестром. Прилетаю в Сочи, узнаю, где он будет жить, селюсь в том же отеле, за завтраком его вижу, подхожу и говорю: «Хотите, не хотите — я буду с вами сутки». Видимо, что-то срослось между нами. Он говорит: «Понял, вопросов нет». И я провел с ним сутки, куда он — туда и я. Потрясающе! Потом переписывались. Это тоже часть нашей профессии — общение, которое поднимает тебя самого, красивая часть нашей жизни.
Алексей Симонов — бессменный президент Фонда защиты гласности. Он кинорежиссер (снял фильм «Отряд» и другие), автор многих книг, переводчик. Но он и сын своего отца — Константина Симонова, военкора, поэта, писателя. Неудивительно, что наш разговор о сыне то и дело становился разговором об отце…
— «Ничто нас в жизни не может вышибить из седла».
Алексей Симонов
— Да. «Был у майора Деева товарищ — майор Петров». Я редко заучивал стихи — мне это было не нужно. У меня абсолютная — как бывает музыкальная — память на стихи. Но мешок с этой памятью я набил годам к 27— 28. Все, что я до тех пор читал и помнил, я помню до сих пор. А то, что после, — перестал запоминать. Поэтому большое количество прекрасных стихов, которые пришли ко мне позже, я не могу запомнить.
Прошлый раз в Сочи я приехал с книжкой совершенно волшебных стихов Евгения Клюева, это современный поэт, живет он в Дании, довольно одиноко, пишет там
стихи. У него есть проза, пьесы, их ставят в Москве — это не мое открытие. Но стихи для меня были совершеннейшим открытием. Я уже год хожу под их впечатлением, а запомнить не могу…
Я был и пекарем. У меня гениально пекла бабка. У нее в семье было звание «Мать-пирогиня». У нее были три дочки, они неплохо готовили, но до бабкиного класса не дотягивали. Тесто непосредственно связано с энергетикой человеческих рук. А энергетика разная. И единственным, к кому перешла энергетика бабкиных рук, был я. Выяснил я это неожиданно в этой же экспедиции.
Надо было печь хлеб. И со второго раза у меня хлеб начинал подыматься так, как не поднимался ни у кого. Грибом таким… Эти гаврики ждали, чтобы первую буханку растерзать — так это было вкусно.
Он знал войну так, что и с солдатами, и с генералами разговаривал на одном языке. Я присутствовал на съемках фильма «Шел солдат» и шестисерийных «Солдатских мемуаров», где он разговаривал о войне с полными кавалерами орденов Славы, и разговор шел на основе профессионального знания предмета. В 1967 году, делая фильм «Если дорог тебе твой дом», он взял несколько интервью у военачальников, в том числе у Михаила Федоровича Лукина. Бывший комендант Москвы, Лукин в 1941 году командовал войсками под Вязьмой, попал в плен, потерял в плену руку и ногу, не пошел в армию Власова. В 1 967 году для фильма отец брал у него интервью. В фильм попал кусочек, а все интервью — это 1 80 страниц.
Я недавно сел его редактировать и увидел, что обстоятельства, о которых рассказывает Лукин, отец знает не хуже Лукина. Лукин ему говорит: «Ой, как хорошо, что вы мне подсказываете, это очень своевременно». Лукин рассказывает о боях под Москвой, о плене — выясняется, что Симонов знает систему лагерей. Лукин рассказывает о возвращении — и Симонов знает и энкавэдэш- ную систему для генералов, которые прошли плен. Абсолютно профессиональное знание войны на ее разных уровнях. Не случайно, наверное, многие военачальники, когда писали мемуары, радовались, когда Симонова удавалось заполучить хотя бы в рецензенты, если не в редактора.
— Фильм «Живые и мертвые» ему нравился?
— Нравился. Это ведь он придумал Папанова на главную роль. Эпизодические персонажи подобраны с такой невероятной точностью и сыграны с таким упоением правдой. Ефремов — «Иванов моя фамилия, на ней вся Россия держится». А Лелик Табаков… А какой там Сергеев — старик, который говорит: «Я вот слышал по радио, отбили город — так его же не сдавали». Он любил эту картину, и поэтому второй фильм, сделанный по книге «Солдатами не рождаются», потерял его фамилию в результате скандала. Главлит и военная цензура обокрали эту картину, вычеркнув целый ряд эпизодов, связанных со Сталиным. Отец терпел, но потом ударил лапой о стол и написал письмо на «Мосфильм»:
«Я не считаю, что этот фильм сделан по моему роману»,
— Есть его воспоминания о 1 944 годе. Отец от матери забирает вещи и находит свою записку, оставленную в 1 936 году. Мать хранила все его записки, в том числе и эту. Папашу вызвали в «Известия», редактором которых был тогда Бухарин. Это должна была быть его первая публикация стихов, от чего он пришел в неистовство и оставил записку: «Не знаю, когда вернусь, иду к Николаю Ивановичу, может быть большой сюрприз».
И вот в 1 944 году находит это и покрывается холодным потом. Хранить такие записки в те времена было как явку с повинной написать. Он был человек своего поколения. Он был подвержен волнам этого ужаса.
Но Сталин сделал свой выбор в пользу отца в качестве партнера в литературе. Иосиф Виссарионович любил людей с червоточиной. А на Симонова был простой компромат — его родной отец по биографиям числился пропавшим без вести, но было известно, что он в Польше, оттуда писал жене и сыну, звал их к себе в 1 921 году. И это был так просто.
1 979 года мне исполнилось 40 лет. Отец в это время находился в больнице. Связи с ним у меня не было. Но в палате у него был телефон. И на 40-летие ко мне приехала мама и привезла номер телефона. Я ему позвонил. Это было за 20 дней до его смерти. Это был последний наш разговор, потому что после этого, когда я приехал к нему, он меня только узнал: «А, Лешка.»
Я от него услышал: «Я горжусь, что у меня есть такой 40-летний друг, как ты». Это самая моя большая награда, полученная мною от отца…
«ОНА ПОЭТОМУ И ЗА ДУШУ БРАЛА, ВСЕХ, СВЕРХУ ДОНИЗУ»
Павел Гутионтов — легенда российской журналистики. «Московский комсомолец», «Комсомольская правда», «Советская Россия», «Известия» — это газеты, в которых он работал. Он пробивался (во всех смыслах) в арктические льды. В Карабахе он старался мирить армян и азербайджанцев. Писал статьи, после которых в верхах рушились карьеры, а в низах появлялась вера в справедливость.
Вот такой, считает Гутионтов, и должна быть профессия журналиста…
Остановиться, оглянуться Внезапно, вдруг, на вираже, На том случайном этаже,Где вам доводится проснуться..Ботинком по снегу скрипя, Остановиться, оглянуться, Увидеть снег, дома, себя И тихо-тихо улыбнуться… |
— Как вы пришли в журналистику?
— В 1970 году после школы, мне еще не было 1 8 лет, я пришел в «Московский комсомолец», тогда это была, на мой взгляд, лучшая газета в стране. Мой первый начальник был Саша Аронов, не оцененный страной поэт, на мой взгляд, великий. Все на свете знают эти его строчки:
Ведь уходя, чтоб не вернуться,
Не я ль хотел переиграть,
Остановиться, оглянуться
И никогда не умирать?
Согласен вдаль, согласен в степь
Скользнуть, исчезнуть, не проснуться,
Но дай еще хоть раз успеть
Остановиться, оглянуться…
Павел Гутионтов
Это вполне проходимые стихи были. Но его первая публикация была в 1 959 году в первом номере «Синтаксиса» у Алика Гинзбурга (диссидентский альманах, в котором, например, впервые увидели свет стихи Бродского. — Прим. С.Т.), и после этого, конечно же, нигде он напечататься не мог. Ну он еще был и очень безалаберный человек в этом смысле — когда надо было толкаться локтями, не толкался.
И он же, кстати, автор одной из песен в фильме «Ирония судьбы» — «Если у вас нет собаки». Хотя у него по- другому — когда у вас нет собаки. Он был одним из крупнейших мыслителей, умников своего времени.
Сейчас ему исполнилось бы 80 лет, я собираю книжку его стихов вместе с его женой, с поэтами Андреем Черновым, Олегом Хлебниковым.
— Он влиял на вас как-то?
— Я к нему пришел никаким, я был никто, ничего. А вышел от него действительно другим.
Хотя о журналистике он не говорил. Он написал. Над столом у него висела памятка:
«Еще раз к вопросу о сходстве между профессиями журналиста и водопроводчика.
Ничего лучше про журналистику я не знаю. Это он сочинил.
— Понимание, что есть добро, а что есть зло — этот компас откуда? От родителей, от книжек?
— Мне хотелось быть на хорошем счету у хороших людей. Это значило не только хорошо писать, но размышлять над тем, что ты пишешь. Этому надо было учиться. Я читал «Овода» и «Как закалялась сталь», но не могу сказать, что они так уж перепахали мой характер. Аронов, Юрка Щекочихин, еще человек 20—30 — да. Витя Хенкин, великий мой старший друг, шахматный обозреватель, при этом настоящий герой войны — три года на Ленинградском фронте комвзвода разведки.
С искалеченной ногой и орденами вернулся в Москву, и тут пришло НКВД арестовывать его папу. Хенкин достал пистолет и сказал: «Я вас всех перестреляю». И они четыре дня стояли под дверью. Потом папа сам сдался.
А Хенкину все это сошло. Вот эти люди на меня влияли. Что из меня могло выйти без вот этого ряда встреч — не знаю.
И герои моих статей на меня тоже влияли. Есть некоторые, которые остались со мной на многие годы.
Я, например, однажды еще в «Московском комсомольце» в 1970 году спас самодеятельную детскую хоровую студию. Их выселяли из помещения. Я написал про них. От них отстали. А через 20 лет они объявились. Оказалось, они с тех пор стали самым титулованным хором мира! А в 2000 году в Испании они выиграли «Конкурс шести». Есть шесть разных хоровых конкурсов, а в седьмой год разыгрывают звание абсолютного чемпиона — и коллектив из России, детский хор «Весна», выиграл!
Моим очень хорошим другом до сих пор остается капитан атомного ледокола «Леонид Брежнев» Анатолий Ламехов. В 1 983 году во льдах застряли более 60 судов, «Комсомолка» послала меня в Арктику писать об этом, я полулегальным способом попал на атомный ледокол.
А в то время — режимный объект. Капитан Анатолий Ламехов говорит: «Документы! Допуск для работы на атомных судах!» Я ему про «Комсомолку», а он: «Ты дурной?
Я тебя в КГБ сдам».
И тут я ему говорю: «Вы мне еще деньги должны». Дело в том, что за несколько лет до этого на пробном рейсе ледокола был наш корреспондент Алик Шумский, мой друг. А потом он погиб в автокатастрофе, мы делали о нем книжечку, и этот самый Ламехов прислал к нам в редакцию телеграмму: «Если можно, вышлите книгу,
оплату гарантирую». Я отослал ему книжку за так и приписал: «При встрече рассчитаемся». И вот — встреча.
Я ему это рассказал. После этого он запер дверь, вытащил коньяк, говорит: «И что мне с тобой делать?»
Я: «Оставить». Он запросил разрешение у министра.
И в конце концов договорился. Вот мы с ним до сих пор дружим.
Ну и там несколько слов. Я забираю текст и вписываю два абзаца про второго секретаря татарского обкома партии. Только возвращаюсь в кабинет, прибегает секретарша и говорит: «Не уходите никуда, ваш материал в номер ставят». Критический материал — пять колонок снизу доверху на полосе формата А2 в газете — органе ЦК КПСС!
— Сейчас считается, что в советские времена задачей прессы было облизывать партию и правительство…
— Я вот слушаю вас и завидую масштабам, темам. А юное поколение журналистов завидует?
— В 1 985 году я пришел работать в «Советскую Россию», это была тогда самая смелая газета страны. С начала 1 980-х до 1 986 года редактором там был Михаил Федорович Ненашев, профессор из Челябинска, секретарь обкома партии Челябинска, потом замзавотдела пропаганды ЦК КПСС, а потом его отправили руководить газетой. Человек удивительный, обремененный идеей, что от него что-то зависит.
Он искрене пытался исправить ту страну и партию.
А для этого, он считал, газета не должна печатать положительных материалов вообще! Когда меня ему представляли, он сказал: «Вы идете возглавлять отдел молодежных проблем, думаю, вам надо поставить какую-то цель. Не буду давать советы, но такой целью должно быть, ну, думаю, закрытие комсомола».
А я до этого работал 1 5 лет в молодежных газетах. Комсомол каждое утро выпивал по стакану моей свежей крови! Но я говорю: «Как? Как?» Он повторяет. Я смотрю — вроде бы трезвый человек. Портрет Ленина в кабинете висит, книги Ленина в шкафу стоят. Он говорит: «Надо понять, чем занимаются эти люди. Мы их кормим, поим, а они плодят бюрократов. Они чем занимаются?»
И первая моя большая заметка была о лучшем райкоме комсомола Татарии: там школьники выпускного класса выступили с инициативой остаться на работу в родном колхозе, а когда закончили школу, серьезные люди, понимая, что никто на самом деле оставаться не собирается, решили выдать им аттестаты только в сентябре — чтобы они не успели уехать.
Я об этом написал, и этот материал мне швыряют в морду со словами: «Иди в »Пионерскую правду»! А ты в обкоме партии был?» Говорю: «Был». «С кем разговаривал?» «Со вторым секретарем». «Так что же ты его не.»
— Я как-то разговорился с молодым журналистом с одного известного сайта, стал рассказывать ему какие- то байки. Он впал в такое человеческое изумление…
Он не верил, что так бывает, что журналистика бывает такой. Ребята из сегодняшних газет ездят только на саммитты, чемпионаты мира, на катастрофы, на войну.
А по письму трудящихся, жизнь посмотреть? В мое время основная командировка — это письмо, конфликт маленьких людей. И написать надо так, чтобы было понятно, что ты говоришь о большом мире.
Вот был у меня сюжет: в поселке Вихоревка Иркутской области школьная училка поставила двойку парню, чем превысила процент неуспевающих и не допущенных к экзамену. Директриса поправила в журнале, и началась фантасмагория. Учительницу доедают с костями. 80% народу там — бывшие зэки. И вот это надо было раскапывать.
Для сегодняшних журналистов это непредставимо.
Они ни в одной точке с этим сюжетом не смогут пересечься. А все журналисты, у кого я учился, занимались именно этим. Это журналистика для людей и про людей. А ничего другого не допускалось. Она потому и за душу брала, всех, снизу доверху.
Я в «Советской России» написал один критический материал, пришел на работу утром, и главный редактор Чикин ласково, что не было ему свойственно, меня спрашивает: «Где ты был? В полдевятого утра по всем телефонам тебя искал Громыко. Он прочитал твой материал и хотел поделиться своими впечатлениями. Просил передать, что тебе благодарен». А Громыко был один из главнейших руководителей страны.
журналистика и медиарынок
2014 17
МЯГКОЕ ЛИ КРЕСЛО РЕДАКТОРА?